В 1984 году белорусская глубинка под Витебском жила особой жизнью — замкнутой, но удивительно цельной. Маленькие улицы с деревянными домами, колхозные поля и скрип телеги на рассвете создавали впечатление, что мир остановился. Люди знали друг друга по именам, а судьбы переплетались в тесный узор общих забот и радостей. Здесь не было места спешке, и каждый день словно повторял предыдущий.
Но в глубине этой размеренной жизни тлели противоречия. Молодёжь тянулась к свободе, к новым возможностям, которых деревня дать не могла. В разговорах всё чаще звучали мечты о городах, где светились витрины магазинов и жизнь обещала иные горизонты. Старшие же держались за привычный уклад, считая его надёжным якорем в бурном море перемен, о которых шептали газеты и радио.
Эта двойственность делала жизнь глубинки одновременно простой и сложной. С одной стороны — укоренённая традиция, с другой — тянущее чувство перемен. Но именно здесь сохранялась подлинная Беларусь: песни у костра, работа на земле и уважение к природе. Тихая изоляция не была пустотой, напротив — она рождала силу духа и особую память, которая пережила и то время, и его противоречия.
